Глава из книги The Nazification of Russia, 1996
Вместо предисловия: 2022, июнь
Слова, как известно, ветшают, как платье. Такие крутые слова, как «нацизм», «фашизм», «расизм», в последние годы настолько обветшали и подешевели, их так часто употребляют к месту и ни к месту по отношению к каждому, с кем-то и в чем-то несогласному, что они стали разменной монетой. Их давно уже не принимают всерьез.
Поэтому я хочу подчеркнуть, что моя книга «The Nazification of Russia», главу из которой я предлагаю в переводе на русский язык, была издана в 1996 году, когда такие слова несли куда большую смысловую нагрузку. Называть кого-либо нацистом или фашистом без серьезных оснований не считалось возможным. Так что я сознавал всю полноту ответственности за употребление таких слов.
О русском нацизме я пишу еще с советских времен. Конечно, его главари и идеологи сами себя нацистами не называли. Они говорили о «национальных корнях», о «загадочной русской душе», о «духовных ценностях православия», о «национал-патриотизме» и просто «патриотизме». В последние годы в моду вошел: «Русский мир». Это не более, чем еще один вариант маскировочного халата.
Особенность русского нацизма, делающего его близнецом-братом гитлеровского, состоит в том, что ему тесно в своих границах. Как бы далеко он их ни раздвигал, ему в них тесно и душно, ему надобно раздуваться еще и еще. Нападение на Украину в феврале этого года – еще один из этапов большого пути.
Моя книга «Красное и коричневое» была издана в 1991 году, а вошедшие в нее историко-документальные очерки писались и публиковались в разных изданиях в предыдущие 10 лет. В книге прослежено постепенное перерождение красной идеологии пролетарского интернационализма в коричневую идеологию национал-патриотизма.
Для чего потребовалось такое перерождение?
Гибридизация красного с коричневым началась в Советском Союзе еще до Второй мировой войны – под мудрым руководством товарища Сталина. С началом войны она материализовалась в депортацию немцев Поволжья, перед ее концом – в депортацию чеченцев, ингушей, крымских татар и других малых народов, поголовно высланных в Сибирь и Среднюю Азию, а сразу после войны – в удаление немцев из Восточной Пруссии, превращенной в Калининградскую область.
Власти не афишировали этих массовых этнических чисток. Агитпропу, газетам и прочным средствам массовой информации было велено хранить о том гробовое молчание. Зато они смогли в полной мере отыграться на травле евреев.
После подлого убийства Соломона Михоэлса началась шумная «борьба с безродным космополитизмом», сопровождавшаяся ликвидацией еврейской культуры, расстрельным делом Еврейского антифашистского комитета, и, наконец, громовым «делом врачей». Но оно было абортировано скоропостижной смертью Отца Народов 5 марта 1953 года.
После реабилитации «убийц в белых халатах» антисемитизм и шовинизм в Советской России приняли латентную форму. Презрительное отношение, более или менее явная дискриминация евреев и всяких «чучмеков» продолжались на бытовом, административном и на многих других уровнях, но официально власть осудила «перегибы культа личности» и вернулась к пролетарскому интернационализму. Советский Союз снова стал «лучшим другом угнетенных народов».
Во дворах, подворотнях, а часто и в школах шпана продолжала изгиляться над «еврейчиками». Евреев не принимали в наиболее престижные вузы, с трудом принимали в менее престижные. Еврею во много раз труднее было защитить диссертацию, получить хорошую работу, поехать в загранкомандировку… Власти все это поощряли, но не напрямую, косвенно. Потому многое зависело от личных пристрастий конкретных начальников высоких и не очень высоких рангов.
Приведу пару примеров из собственной биографии, которые отчасти иллюстрируют сказанное.
Окончив школу с серебряной медалью, что давало определенные преимущества при поступлении в вуз, я, тем не менее, не рискнул подавать документы на Филологический факультет МГУ, так как было известно, что евреев туда не берут. Я поступил в МИСИ имени Куйбышева (Московский инженерно-строительный институт), но будущее инженера-строителя мне было не по душе. Со второго курса я стал «пропадать» в редакции институтской многотиражки, с четвертого курса стал печататься в «Московском Комсомольце» по отделу студенческой жизни и в «Комсомольской правде» -- по отделу науки, который возглавлял высококлассный журналист и человек большой души Михаил Васильевич Хвастунов (псевдоним Михаил Васильев, в обиходе МихВас). В отделе науки было еще два штатных сотрудника: Ярослав Голованов и Дмитрий Биленкин. Все трое занимали одну небольшую комнату, но в ней постоянно толпились внештатные студкоры из разных технических вузов. Обстановка в отделе была такой, что никто никогда не чувствовал себя лишним.
МихВас всех нас «любил», учил, помогал осваивать профессию «научного журналиста». Об этом было известно, и когда в какой-то газете, или журнале появлялась вакансия по отделу науки, обращались к МихВасу. Он рекомендовал того из нас, кого к тому времени считал достаточно оперившимся. За пару лет несколько из наших ребят стали работать в разных редакциях – от «Известий» (Борис Коновалов) до журнала «Изобретатель и рационализатор» (Саша Летин), от самой «Комсомолки» (Володя Губарев) до «Пионерской правды» (Леня Репин).
Меня МихВас рекомендовал в отдел науки ТАСС, но там говорить со мной не пожелали. Было понятно, что не устраивала моя еврейская фамилия.
Другим местом, куда меня рекомендовал МихВас, был отдел науки журнала «Советский Союз». Завотделом был Иосиф Нехамкин – давний друг МихВаса. Он меня «попробовал» и решил, что я ему подхожу. Я начал работать на волонтерских началах, так как для официального оформления требовалась подпись главного редактора Николая Грибачёва, который в редакции почти не бывал, а тогда находился в долгой заграничной командировке.
По возвращении, едва заглянув в мои документы, Грибачёв сказал «нет!» Ничего не объяснил, со мной не поговорил (я его так и не видел). Причина была понятна без слов. До сих пор помню опрокинутое лицо Иосифа, когда он сообщил мне об этом «вердикте». Для меня это был еще один жизненный урок и – большое везение, чего я тогда, конечно, не сознавал. Не знаю, что бы из меня вышло, если бы я на годы осел в этом «Советском Союзе».
Другой эпизод произошел через пару месяцев на пятом этаже издательства «Молодая гвардия», на площадке перед лифтом. От той площадки отходило два коридора: один в редакцию газеты «Пионерская правда», другой – в книжные редакции. Леня Репин, МИСИец и мой однокурсник, с которым мы вместе пришли в «Комсомолку», уже работавший в «Пионерке», в ожидании лифта разговорился с Таней Ивановой, младшим редактором книжной серии «Жизнь замечательных людей». Она сказала, что у них появилась еще одна единица редактора, и ее шеф намерен взять человека, которой что-то смыслит в естественных науках, так как все сотрудники редакции гуманитарии, так что раздел биографий ученых остается бесхозным. Леня порекомендовал меня.
Юрий Николаевич Коротков меня проинтервьюировал, дал «на пробу» отредактировать главу из рукописи, уже сданной в производство, и решил, что я ему подхожу. Я стал штатным редактором серии ЖЗЛ. А позднее, когда я там уже был «своим», мне поведали предысторию моего назначения. Оказалось, что до меня Юрий Коротков проинтервьюировал несколько человек и остановил свой выбор на некоем Саше Левине, бывшем сотруднике киностудии научно-документальных фильмов. Однако директор издательства Юрий Мелентьев, просмотрев документы, принесенные ему на подпись, поморщился и сказал, что нужно найти кого-то другого. Коротков спросил:
-- В чем дело, чем он тебя не устраивает? Я с ним говорил, я уверен, что он нам подходит.
-- А видишь, у него в трудовой книжке записан выговор за опоздание на работу.
– Но это было пять лет назад, выговор давно снят! - возразил Коротков. -- А все-таки – был выговор!..
Короткова особенно возмутило лицемерие Мелентьева. Вернувшись к себе в редакцию, он выплеснул свое негодование:
-- Если бы он прямо сказал: не бери еврея, -- я бы это принял к руководству. Но он не хочет еврея с выговором, так я найду еврея без выговора.
«Молодая Гвардия» -- очень крупное издательство, в нем было больше дюжины книжных редакций: прозы, поэзии, научно-популярной литературы, фантастики и приключений, комсомольской литературы, пионерской литературы… Более десяти лет (1963-1973) я был единственным евреем из всех штатных сотрудников. За это время, кстати говоря, сменилось три директора издательства: после Мелентьева был Юрий Верченко, затем Валерий Ганичев, но негласная установка на «юден фрай» четко передавалась по эстафете. После моего «добровольно-принудительного» ухода в издательстве не осталось ни одного сотрудника с клеймом в пятом пункте. Тем не менее, это был еще красный антисемитизм – не коричневый.
Стартовым выстрелом к перерождению послужило вторжение советских войск в Чехословакию в августе 1968 года.
С протестом против этого варварства на Красную площадь вышло только семеро смелых, но им сочувствовала если не вся, то большая часть интеллигенции. Ее тогдашнее настроение ярко выразил Евгений Евтушенко:
Танки идут по Праге
в закатной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Газете «Правда», как и другим советским газетам, давно уже никто не верил, но в обществе еще сохранялись иллюзии, как и у самого Евтушенко, что в стране «победившего социализма» что-то может быть реформировано, улучшено, очеловечено.
Танки, идущие по Праге и по правде, раздавили последние надежды на то, что «социализм с человеческим лицом» возможен в России. Ни «гегемонией рабочего класса», ни «пролетарским интернационализмом», ни «светлым коммунистическим будущим», обещанным еще Хрущевым, пудрить мозги стало невозможно. А на одних танках, даже самых грозных, власть долго держаться не может. Требовалась другая идеология, хоть как-то оправдывавшая режим всеобщей давиловки.
Атмосфера в издательстве «Молодая гвардия», как и во всей стране, стала сгущаться. Моя книга «Николай Вавилов», чудом вышедшая при «попустительстве» Юрия Короткова, была признана идеологически вредной. Короткову припомнили еще несколько идеологически вредных книг и потребовали заявления об «уходе по собственному желанию».
Директором издательства тогда уже был «национал-патриот» Валерий Ганичев. Завом редакцией ЖЗЛ он поставил Сергея Николаевича Семанова – одного из ведущих идеологов национал-патриотизма. В качестве авторов, рецензентов, консультантов Семанов стал привлекать своих единомышленников. Мне стало ясно, что в редакции я долго не продержусь, но пока я еще там оставался, кое-чего наслушался. Впервые узнал о тайном еврейско-масонском заговоре против России и всего мира, о «еврейском капитале», уже подчинившем себе страны Запада, о злостном «обрезании» русской культуры и о многом подобном.
Тогда же стали появляться книги по «разоблачению международного сионизма». В них излагались те же идеи, но в более обтекаемых выражениях, то есть вместо «еврейского капитала» фигурировал «сионистский капитал», вместо «всемирного еврейского заговора» -- «международный заговор масонов и сионистов». Сопоставляя «разоблачения международного сионизма» с тем, что доводилась слышать в разговорах национал-патриотов, я понял, что за всем этим стоит некая система воззрений; они не сами ее создали, откуда-то они это берут.
Просидев немало вечеров и выходных дней в Ленинской библиотеке, я нашел первоисточники этого бреда: дореволюционные издания черной сотни, такие, как газеты «Земщина», «Новое время», «Знамя» и «Бессарабец» П.А. Крушевана, журнал «Мирный труд», ведущим автором коего был черносотенный публицист А.С. Шмаков, прославившийся во время суда над Бейлисом, где он был одним из главных обвинителей.
Книги Шмакова, Меньшикова, других идеологов черной сотни не значились в библиотечных каталогах: еще в 1920-е годы они были упрятаны в спецхран, как особенно вредные. Однако черносотенные газеты и журналы можно было заказывать и читать. В них очень ярко, порой в зловещих тонах, писалось о том, как евреи подрывают российскую государственность с двух сторон, с одной стороны – еврейским капиталом, с другой стороны – социализмом; разъяснялось, почему евреи и масоны – заклятые враги «тронов и алтарей»; показывалось, как они хитроумно обирают и эксплуатируют русских крестьян, спаивая их, лишая куска хлеба, а затем натравливая их на помещиков, на установленный от Бога порядок вещей, на святую православную церковь, на самого царя-батюшку.
Все это, в слегка подретушированном виде, перекочёвывало в книги и статьи национал-патриотов: вместо «евреев и масонов» в них фигурировали «масоны и сионисты», вместо православия – диктатура пролетариата, вместо «царя и отечества» -- руководство коммунистической партии и советского правительства. Этими бойкими перьями разъяснялось, что ввод в Чехословакию «войск стран Варшавского договора» предотвратило «верхушечный переворот», подготовленный «сионистами» в братской стране социализма.
С 1969 по 1985 год, то есть в период так называемого «застоя», под бдительным присмотром государственной цензуры, в СССР было издано более двухсот книг «по разоблачению международного сионизма». Их общий тираж составил около 10 миллионов экземпляров, причем они раскупались, как горячие пирожки.
Но это только верхушка айсберга. Прямое или косвенное «разоблачение сионизма» в совокупности с «возвращением к русским национальным корням» стало ведущей темой учебных курсов, диссертаций, повестей и романов, радио и телепередач, «лекций по распространению», биографических книг, выходивших массовыми тиражами, в том числе в «моей» серии ЖЗЛ. Все светлое, прогрессивное, нелакейское, что было в русской истории (движение декабристов, нигилистов-шестидесятников, за женское равноправие и т.п.), теперь трактовалось как «заговор против России, направляемый из зарубежных подрывных центров».
Для того, чтобы слегка припудрить явно антисемитский характер поощряемой властями перелицовки «красного» в «коричневое», к соучастию в этом процессе с особой настойчивостью привлекали «ливрейных» евреев. Одним из ведущих «разоблачителей международного сионизма» стал довольно известный литератор – поэт, публицист, драматург – Цезарь Солодарь, чьи статьи на эту благоуханную тему печатались в «Огоньке» под редакцией Анатолия Софронова и в других изданиях. Помню, с каким смешанным чувством стыда и сострадания я смотрел телепередачу по «осуждению израильской военщины», с участием всеобщего любимца Аркадия Райкина. На этих дрожжах взошел «Антисионистский комитет советской общественности» во главе с дважды героем Советского Союза генерал-полковником Д.А. Драгунским. Примерно тогда же, на излете застойной эпохи, появилось полулегальное общество «Память», которое расцвело уже в эпоху «гласности и перестройки».
«Красное» стремительно превращалось в «Коричневое». В чем, в чем, а в этом застоя не было!
Для полноты картины надо сказать и о том, что коричневая струя влилась и в диссидентское движение. В самиздате и тамиздате стали распространяться такие творения, как «Записка о ритуальных убийствах», ложно приписанная В.И. Далю, «Катехизис евреев СССР», «Протоколы сионских мудрецов», «Десионизация» и другие «труды» Валерия Емельянова, «Ленин в Цюрихе» Александра Солженицына, «Русофобия» Игоря Шафаревича и другие труды диссидентствовавших национал-патриотов.
Нарастание русского национал-экстремизма содействовало усилению центробежных сил в нерусских республиках, ибо действие равно противодействию. Когда кулак центральной власти начал разжиматься, распад стал неизбежным – сперва советского лагеря, а затем и Советского Союза, с чем, как мы знаем «русский мир» не может смириться до сих пор.
Когда моя книга «Красное и коричневое» вышла в свет, ею заинтересовался один начинающий вашингтонский издатель, предложивший ее издать по-английски. Он оплатил перевод, прекрасно выполненный Верой Крыловой, но к тому времени, когда перевод был готов, издатель разорился, рукопись осталась у меня на руках. Издать книгу я смог пять лет спустя, но так как события в России стремительно развивались, я счел нужным ее частью сократить, а частью дополнить главами о постсоветском периоде, которые написал по-английски.
Основной персонаж последней из добавленных глав – недавно почивший Владимир Вольфович Жириновский. Тогда он был в центре всеобщего внимания, да и затем, в течение трех десятилетий, оставался если не определяющей, то весьма влиятельной фигурой во внутренней и внешней политике России.
Об этом ясно говорит то, с каким почестями его провожали в последний путь. Так как картинка стоит больше тысячи слов, то, не вдаваясь в подробности, привожу три фотографии (десятки других можно найти в интернете).
За что же Жириновский удостоился таких почестей? Кем он был? Каков его вклад в бытие великой России? Об этом глава 12 из моей книги “The Nazification of Russia: Antisemitism in the Post-Soviet Era” (Challenge Publication, Washigton, DC, 1996).
Семен Резник
От Жириновского до Зюганова
Глава из книги The Nazification of Russia, 1996[1]
В мае 1993 года сотрудница одной из российских районных библиотек свидетельствовала:
«Подростки обычно читают детективы, научную фантастику, биографии звезд эстрады. Но теперь их интересы заметно сместились. Книги по истории ЭсЭс и Вермахта не залеживаются на библиотечных полках. Не менее популярны книги о Сталине, Берии, Дзержинском, а также о главарях Третьего Рейха. Когда 15-летний парнишка возвращал книгу о Гитлере, изданную в 1992 году и уже зачитанную, я его спросила: “Тебе понравилось?” – “Высший класс!” – последовал ответ. – “Вот это был человек!”»[2].
Смещение интересов у подростков отражает то, что происходит в умах и сердцах взрослых. Политики крайне правого толка быстро это осознали и поняли, какие для них открываются возможности, если ими умело пользоваться. Почувствовав, что приходит его время, Владимир Жириновский написал статью, в которой совершенно открыто заявил о себе как о нацисте. В августе статья была опубликована в газете «Известия», считавшейся одной из наиболее либеральных.
«Национал-социализм – это сочетание основных принципов социализма с национальной идеей, -- писал Жириновский. – Философия национал-социализма – это философия простого человека, филистимлянина, если хотите, который желает спокойно жить в своей квартире с любимой женой и детьми, имея постоянную работу. По выходным дням он не прочь повозиться на приусадебном участке, да раз в год съездить в отпуск. Он не хочет никого беспокоить и не хочет, чтобы его беспокоили. Он не хочет быть героем и ложиться под танк для отстаивания своих прав»[3].
В самом деле, о чем еще может мечтать простой обыватель?
Однако дальше в статье Жириновского разъясняется, что своего огорода тихому и мирному национал-социалисту маловато. Ему еще нужна Россия «в границах начала этого [XX] столетия или, как минимум, 1977 года», что означает возвращение в состав России бывших союзных республик и других соседних стран, таких как Польша и Финляндия. Еще безобидному нацисту нужно, чтобы Россия имела «все виды вооружений», «несколько новых разведывательных служб», чтобы она «могла в течение часа начать военные действия в любой части мира»[4].
Жириновский провозгласил в этой статье и то, что потом повторял в своих публичных выступлениях сотни раз: русские солдаты «будут мыть сапоги в Индийском океане»[5].
Штатный сотрудник «Известий» Отто Лацис в комментариях к статье Жириновского подчеркнул, что хотя у редакции другие позиции, она без колебаний приняла к публикации эту статью, потому что на президентских выборах 1991 года ее автор набрал шесть миллионов голосов, а это свидетельствует о том, что в России есть много людей, которые разделяют такие взгляды[6].
Правда, в ходе избирательной кампании 1991 года Жириновский напрямую не идентифицировал себя с нацистами. Свою партию, тогда только что основанную, он назвал Либерально-Демократической (ЛДПР), что многих избирателей могло ввести в заблуждение. В 1992 году Жириновский уже не нуждался в таком камуфляже, а, напротив, охотно выставлял напоказ свои нацистские воззрения, будучи уверенным, что этим повышает свою популярность. Он оказался прав: на парламентских выборах в декабре 1993 года его партия набрала 20 миллионов голосов и стала крупнейшей фракцией в главном законодательном органе власти.
Мистерия Жириновского
Владимир Жириновский родился в 1946 году в Алма-Ате, столице Казахстана, то есть в одной из самых крупных и самых отсталых советских республик.
Этническое происхождение Жириновского, что столь важно в России, -- сплошная мистика.
Мать Владимира – русская женщина Александра Павловна Жириновская, в девичестве Макарова. От первого мужа Андрея Жириновского у нее было четверо детей. Пятый ее ребенок, Владимир, появился на свет через 18 месяцев после смерти Андрея Жириновского (он умер в 1944 году). Через недолгое время после смерти мужа у овдовевшей Александры Павловны завязался роман с Вольфом Эдельштейном. Когда она забеременела, они решили оформить брак. Фамилию Александра не захотела менять и осталась Жириновской, тогда как в свидетельстве о рождении мальчика, названного Владимиром, его полное имя было записано так, как и полагалось: Владимир Вольфович Эдельштейн.
Вскоре Вольф Эдельштейн погиб в дорожной катастрофе, так что Володя не помнил своего отца. Однако до 18 лет он оставался Эдельштейном.
В 16 лет Владимир получил паспорт. Хотя в пятом пункте его национальность была указана: «русский» -- по матери, однако фамилия Эдельштейн однозначно выдавала еврейское происхождение. О том же, хотя и не столь однозначно, свидетельствовало отчество – Вольфович.
Окончив школу, Владимир задумал поступать в Московский университет. Зная, что еврейская фамилия может стать непреодолимой преградой, он решил изменить ее на материнскую. Так из Эдельштейна он превратился в Жириновского[7]. Хотел изменить и отчество, чтобы полностью обрубить еврейские корни. Однако закон позволял изменить имя и фамилию, но не позволял задним числом менять имя умершего отца. Потому ему пришлось остаться Вольфовичем.
Позднее Жириновский утверждал, что архивные документы, указывающие на его еврейское происхождение, сфальсифицированы. Кем, как и почему, он не объяснял. В автобиографической книге «Последний бросок на юг», как и в бесчисленных интервью, он снова и снова настаивал на том, что по крови стопроцентный русак. Он очень редко и скупо говорил о своей матери, ее предках и родственниках, а об отце и его предках хранил полное молчание.
«Я Владимир Жириновский. У меня русское имя Владимир, а моего отца звали Вольф. Так его записали в свидетельстве о рождении и в паспорте. Но моя мать называла его Владимиром, и мне было бы проще называться Владимиром Владимировичем. Но, из-за некоторых бюрократических правил я стал Владимиром Вольфовичем. Я горжусь своим отчеством, потому что таково имя моего отца, хотя оно непривычно для русского уха»[8].
Это все, что мы можем найти в его книге по столь деликатному для автора вопросу. Прямо фамилия отца в книге ни разу не упомянута, а по контексту получается, что его отец – Вольф Жириновский. Но если так, то кем был Андрей Жириновский?.. Сплошная мистика.
Детство Владимиру Вольфовичу выпало очень тяжелое. Вторично овдовев, Александра Жириновская растила пятерых детей, не получая никакой поддержки. Правда, у нее опять появился возлюбленный, но он был моложе ее на 12 лет, учился в ПТУ, зарплаты не получал, так что ей приходилось содержать и его. Вся большая семья жила в одной комнате в коммунальной квартире. У маленького Володи Эдельштейна не было ни игрушек, ни детских книжек, ни даже своей кровати. Он постоянно был голоден. Друзей в школе у него тоже не завелось, скорее всего, из-за того, что одноклассники не хотели дружить с евреем. Но об этом он в книге не упоминал.
Школа, в которой учился Володя, была далеко не лучшей в Алма-Ате, а он сам не был лучшим учеником в своем классе. Тем не менее, он поехал в Москву и поступил в Институт стран Азии и Африки при МГУ.
При поступлении в такие элитарные ВУЗы были огромные конкурсы, в них учились в основном отпрыски партийных и советских функционеров высшего ранга либо интеллектуальной элиты. Только большие деньги или особые связи могли помочь туда поступить школьнику из далекой провинции. Так как у матери Жириновского не было денег для жирной взятки, остается полагать, что у Владимира уже были нужные связи. Каким-то очень могущественным силам надо было его туда протолкнуть.
После окончания института, где его основной специальностью был турецкий язык, Жириновский получил работу в Комитете молодежных организаций СССР. Целью Комитета было установление и укрепление связей с молодежными организациями других стран. Как все организации, действовавшие на международной арене, Комитет находился под прямым контролем КГБ и был нашпигован его сотрудниками.
Жириновского направили в Турцию в качестве переводчика, но он там работал только восемь месяцев. У него возникли проблемы с турецкими властями, и он должен был оттуда уехать. О том, что именно произошло, Жириновский никогда не рассказывал. Скорее всего, параллельно с официальной работой переводчика, он выполнял какие-то секретные задания, но был недостаточно осторожен.
Для него это был серьезный провал. Его дипломатическая карьера завершилась, а в ином качестве специалист по турецкому языку никому не был нужен. Его призвали в армию, а после демобилизации он поступил на вечерние курсы, чтобы получить диплом юриста. По окончанию курсов сумел устроиться консультантом по авторскому праву в книгоиздательство «Мир».
В 1983 году он подал документы на выезд в Израиль, но то ли получил отказ, то ли сам передумал.
Когда в СССР началась «перестройка» и стали появляться неформальные организации, Жириновский вошел в Совет директоров еврейская организация «Шалом», где стал одним из ведущих активистов. Похоже, что и здесь он выполнял задание КГБ, поручившего ему контролировать и направлять работу «Шалома». Но вскоре он понадобился для более важных дел.
В начале 1990 года коммунистическое руководство публично признало, что однопартийная система власти «устарела». Стало возможным вполне легально создавать другие политические партии. Первую из них, Либерально-Демократическую Партию России (ЛДПР), основал Владимир Вольфович Жириновский.
Он, конечно, отрицал какую-либо связь новой партии с КГБ или другими структурами власти. Однако известно, что перед тем, как ЛДПР была официально основана, глава КГБ Владимир Крючков лично принял Жириновского и беседовал с ним наедине около двух часов. Учредительный съезд ЛДПР проходил в Колонном Зале Дома Союзов, чем подтверждалось, что новая партия поддерживается властью. Еще через год ЛДПР выдвинула своего лидера кандидатом в президенты Российской Федерации.
Тогда как официально принятая программа ЛДПР была вполне либеральной, в публичных выступлениях Жириновского все громче звучали ноты ультранационализма и национал-патриотизма. Откуда-то появились большие финансовые средства для проведения широкой предвыборной кампании.
В понимании русских националистов, человек, имеющий примесь еврейской крови, не может быть настоящим русским патриотом. Так что над Жириновским дамокловым мечом висело его отчество.
Чувствуя внутренний дискомфорт, он однажды «оговорился»: «Мать у меня русская, а отец юрист», -- над чем потом потешалось несметное число пародистов, журналистов и всяких острословов. Но, как ни парадоксально, это и иное шутовство только увеличивали популярность Жириновского.
На президентских выборах он занял третье место – после президента РСФСР Бориса Ельцина и председателя совета министров Николая Рыжкова. Для вчера еще никому неизвестного политика это был триумфальный успех. Однако, как западные обозреватели, так и российские либералы пренебрегли сигналом тревоги. Жириновский для них оставался клоуном, за которым не было реальных политических сил.
В августе 1991 года произошел всем памятный путч ГКЧП. Президент СССР Н.С. Горбачев был в это время в Крыму – то ли под реальным, то ли под фиктивным арестом. Сопротивление путчу возглавил президент РСФСР Ельцин. Жириновский сразу же заявил о своей поддержке ГКЧП, но через три дня путч провалился. Престиж Бориса Ельцина сильно возрос, а авторитет вернувшегося из Крыма Горбачева быстро пошел на убыль. Еще через несколько месяцев Советский Союз распался, и Горбачев оказался президентом страны, которая перестала существовать. Ельцин стал первым лицом в государстве. Провал ГКЧП, казалось бы, должен был положить конец политической карьере В.В. Жириновского.
Однако, достигнув верховной власти, президент Ельцин взял курс на то, чтобы избегать противостояния с красно-коричневыми национал-патриотами, так что положение Жириновского практически не пошатнулось.
В 1992 году он заявил о создании «теневого правительства». Он созвал пресс-конференцию, на которой огласил свою программу и представил членов своего теневого кабинета. «Зал был переполнен, хотя ведущие журналисты были посланы в Останкино, а вокруг нас толпились репортеры второго сорта», свидетельствовал национал-большевик Эдуард Лимонов, который в теневом кабинете Жириновского был «назначен» главой Бюро расследований[9].
Жириновский был неутомим в придумывании разных трюков, подогревавших интерес к нему публики и средств информации. При этом он умело избегал прямой конфронтации с властями. Лимонов, который позднее с ним разошелся, называл его трусом. Он издевался над тем, что на Жириновском всегда был пуленепробиваемый жилет, что он появлялся на публике в сопровождении личной охраны, хотя никакой угрозы для его жизни и безопасности не возникало.
Когда президент Ельцин подписал знаменитый Указ номер 1400 о роспуске Совета народных депутатов, в котором доминировали его противники, ни у кого не было сомнений в том, к какому лагерю примыкает Жириновский. Но он помнил о своей ошибке в августе 1991 года, и то ли из трусости, то ли благодаря политической интуиции, занял нейтральную позицию.
Силой подавив сопротивление Совета народных депутатов и распустив его, Ельцин назначил досрочные выборы в Государственную Думу и в Совет Федерации. Было образовано 225 избирательных округов для избрания 450-ти депутатов Думы. При этом 225 мест отводилось депутатам, избиравшимся на индивидуальной основе, и еще 225 мест – представителям политических партий. Партия, желавшая выдвигать своих кандидатов, должна была собрать 100 тысяч подписей в свою поддержку по всей стране, а кандидат в депутаты, избиравшийся на индивидуальной основе, должен был собрать 5000 подписей в своем округе. Партии, не набравшие пяти процентов голосов, мест в Думе не получали; число мест тех партий, которые преодолели пятипроцентный барьер, должно было быть пропорционально числу полученных голосов.
В Совет Федерации избиралось 178 сенаторов, представлявших 89 «субъектов федерации», то есть губерний, автономных республик и областей – по два от каждого «субъекта».
Такой состав законодательных органов, как и система выборов, были зафиксированы в проекте новой Конституции Российской Федерации. Но проект – это только проект. Для придания ему силы закона Ельцин назначил референдум на тот же день, что и выборы, 12 декабря. Пока шла избирательная кампания, новой Конституции еще не было, то есть новая система выборов не опиралась на законодательную базу. Но такие «формальности» не имели значения в России, где законами всегда пренебрегали.
Успех Жириновского на этих выборах был особо примечателен, если учесть, что кампания была чрезвычайно краткосрочной, а ему приходилось противостоять кандидатам, имевшим большой политический опыт и широко известным всей стране.
В числе 13 противоборствовавших партий было, как минимум две, по сравнению с которыми у ЛДПР, казалось бы, не было никаких шансов. Это партия «Выбор России» во главе с Егором Гайдаром, чья программа демократизации и экономических реформ была хорошо известна с того времени, когда он был исполняющим обязанности премьер-министра. И это противостоявшая партии Гайдара Коммунистическая партия России во главе с Геннадием Зюгановым, которая символизировал стабильность и безопасность эпохи Брежнева.
Так как времени для проведения широкой агитации на местах почти не было, главным орудием для всех кандидатов стало центральное телевидение.
Профессор Арон Белкин, крупный психиатр, президент Психиатрической ассоциации России, в своей книге «Эра Жириновского» отмечал:
«Жириновский появлялся в телепрограммах три с половиной раза в день (под половиной я понимаю передачи, в которых он участвовал вместе с другими кандидатами). При этом никто его не поддерживал. Ни один уважаемый политик, писатель или ученый ни разу не сказал ни одного слова в его пользу. В газетах установился по отношению к нему иронично-пренебрежительный тон насмешек и анекдотов. Нельзя было вообразить менее благоприятные условия»[10].
Но и в таких условиях Жириновский сумел донести до избирателей свою программу:
- Россия для русских – в пределах границ бывшего Советского Союза, даже Российской империи, и даже за ее пределами.
- Наращивание военной мощи, ибо силой можно обеспечить все, включая личное благополучие, экономическую стабильность, широкие программы социальной помощи, общественный порядок.
- Для борьбы с преступностью – все подозреваемые расстреливаются на месте.
- Удаление всех еврейских лиц с телеэкранов, из других средств массовой информации и вообще отовсюду.
- Никакой автономии меньшинствам.
Жириновский твердо обещал избирателям все, что им бы хотелось, вплоть до трезвого мужика каждой женщине и дешевой водки каждому алкашу. И, конечно, он обещал уничтожить всех «сиониствующих» врагов России внутри страны и за ее пределами.
Благодаря широкому разочарованию в гайдаровских реформах и ельцинской «демократии», партия Жириновского получили 20 миллионов голосов, опередив все остальные 12 партий. «Воздействие такого лидера на аудиторию проникло в сферу подсознания, в обход рационального мышления», писал Арон Белкин[11].
Кандидат в президенты
Когда стали известны результаты выборов в России, государственный секретарь США Джим Бейкер сказал в телеинтервью, что из Москвы пришли две новости, хорошая и плохая. Плохая новость – это «неожиданная» победа Владимира Жириновского, а хорошая – это принятие новой российской Конституции. Конституция не только легализировала новые законодательные учреждения, но и наделила президента властью управлять страной без участия парламента и даже вопреки его решениям.
Таков был парадоксальный вывод госсекретаря Соединенных Штатов. Но в устах Бейкера он выглядел вполне логичным: если нравится президент страны, с которой надо иметь дело, и не нравится ее парламент, то чрезмерная власть президента хотя и антидемократична, но вселяет надежды на лучшее.
Однако, в сложившемся в России политическом климате, огромная власть, которой, по новой Конституции, был наделен президент Ельцин, в значительной мере оказалась мнимой.
Одним из первых законодательных актов новой Государственной Думы было объявление амнистии всем участникам августовского путча 1991 года и сентябрь-октябрьского путча 1993 года. Ельцин попытался отсрочить исполнение этого законодательного акта, но высшие чины правоохранительных органов встретили его с энтузиазмом и тотчас выпустили на свободу ведущих противников Ельцина. Руцкой, Хасбулатов, генерал Макашов, Анпилов, Баркашов, сопредседатель и координатор так называемого Фронта национального спасения Илья Константинов и другие лидеры красно-коричневых организаций тотчас вернулись к активной общественно-политической деятельности. Обвинения против них были сняты, следствие прекращено. Разбирательство по уже переданному в суд делу о путче 1991 года, было остановлено.
Если в 1991 году Борис Ельцин был самым популярным и влиятельным государственным деятелем в стране, то два года спустя он стал тем, что в Америке называют lame duck -- раненая утка. Добившись почти неограниченных диктаторских полномочий, Ельцин не мог ими воспользоваться. Было даже неясно, сможет ли он удержаться на своем посту до следующих президентских выборов, то есть до 1996 года.
Владимир Жириновский первым заявил о намерении выставить свою кандидатуру на пост президента в 1996 году.
Став лидером самой крупной парламентской фракции, он должен был демонстрировать политическую «гибкость». В многочисленных интервью иностранным корреспондентам он пытался дистанцироваться от созданного им самим образа нестабильного фюрера, готового разнести в пух и прах полмира.
Так, теперь он отказывался от своих недавних риторических притязаний на Аляску. Соединенным Штатам и другим ведущим странам он теперь предлагал своего рода сделку. Они не должны препятствовать продвижению России на Юг, вплоть до Индийского океана, а Россия не будет противиться их продвижению тоже на Юг. Соединенные Штаты могут подмять под себя всю Центральную и Южную Америку; европейские страны могут снова поделить между собой Африку, Япония и Китай – дальневосточные территории вплоть до Австралии. То есть его «гибкость» сводилась к тому, что он «разрешал» ведущим мировым державам двигаться на Юг, вместо того чтобы сталкиваться друг с другом, двигаясь с Востока на Запад или с Запада на Восток.
Публично рекламируемый гангстеризм глобального масштаба настолько противоречил стандартам цивилизованного поведения на международной арене, что его опять никто не принимал всерьез. Однако создавалось впечатление, что этот бесцеремонный болтун, по крайней мере, высказывает то, что у него действительно на уме. Это был не тот случай. Мало кто знал, что в кабинете Жириновского висела карта будущей Российской империи, на которой внутри ее границ оказывались не только все бывшие советские республики, но Финляндия, Польша и, конечно же, Аляска. Впрочем, и это было не все, на что он претендовал. Для лучшего понимания его намерений, надо прислушаться к тем, кто был индоктринирован его риторикой. Вот письмо, которое пришло из России в редакцию журнала «Америка» вскоре после того, как Жириновский и его партия победили на парламентских выборах:
«Я простая русская женщина и я ненавижу всю вашу Америку. Недавно я вступила в партию В.В. Жириновского. Скоро мы, русские, покажем вам американцам, кто вы такие. Владимир Вольфович Жириновский говорит, что Аляска – это русская земля и вы должны ее нам вернуть. Если не отдадите добровольно, мы отберем ее силой. Армия Жириновского уничтожит всю вашу вонючую Америку. Как только В.В. Жириновский станет президентом России, мы покажем вам ваше место в мире. Ваше место десятое. Ваши грязные тряпки отвратительны и ваши женщины все уродки. Жена Ала Гора похожа на свинью, а его дочери – ужасные пугала[12]. Сестра Жириновского Любовь Андреевна Жириновская говорит, что Калифорния тоже принадлежит России. Это все равно не американская земля, а мексиканская, американцы украли у Мексики Калифорнию, Техас и другие территории. А теперь все эти земли должны перейти к русскому народу, и каждый русский получит свой кусок земли в Калифорнии, Техасе и во всей Америке. А вонючие американцы станут нашими рабами. Бог поможет Жириновскому стать президентом, и потом мы уничтожим всех вас американцев, а те, кто выживут, станут нашими рабами. А потом мы русские установим свой порядок в остальном мире. Людмила»[13].
Этот крик боли и ненависти вырвался из глубин темного подсознания. Автор этого бреда помешена и наивна, но она выразила чувства миллионов россиян, которым нужна психологическая компенсация за свои разочарования и несчастья, и они находят ее в том, что винят других за свои страдания, за обманутые надежды – и жаждут отмщения. Жириновский и другие красно-коричневые идеологи предлагают им такую компенсацию. В этом источник их политического влияния, что так трудно понять на Западе.
«Среди всех наших сегодняшних проблем, наиболее болезненные и катастрофические последствия могут возникнуть в результате цепной реакции ультранационализма. Я встречаю старых друзей и часто вижу в прежнем телесном обличии совсем других людей. Они стали фанатиками, ослепленными ненавистью и жаждой крови», -- свидетельствовал крупнейший российский психиатр Арон Белкин[14].
[1] У меня сейчас нет под рукой цитируемых документов, поэтому русскоязычные цитаты даются в обратном переводе с английского и могут не вполне совпадать с оригиналами. Однако их смысловую идентичность я гарантирую.
[2] :Огонек», 1993, № 19-20, стр. 4.
[3] Владимир Жириновский. Крах четвертого интернационала, «Известия» 28 августа, 1993, стр. 10
[4] Там же.
[5] Там же.
[6] Отто Лацис. «Простые решения – приманка российского нацизма». «Известия, 1993, 28 августа, стр. 10
[7] Nike Moore. “Zhirinovsky had Jewish Name until Age 18, Records In dicate”, the Washington Times, April $, 1994, p.1, p. 13.
[8] Владимир Жириновский. Последний бросок на юг, 1993, стр. 5.
[9] Эдуард Лимонов. «Лимонов против Жириновского». Москва, «Конец века», 1994, стр. 68
[10] Арон Белкин. Эпоха Жириновского. Москва, «Диамант», 1994, с. 33.
[11] Там же, с. 37
[12] В октябрьском номере журнала «Америка» была помещена биография тогдашнего вице-президента США Ала Гора, на обложке была его семейная фотография.
[13] Копия письма в архиве автора.
[14] Арон Белкин. «Эпоха Жириновского», с. 175.
Комментарии
Русский нацизм с человеческим лицом. Владимир Вольфович Жириновс
Замечательная во всех отношениях (в том числе и в плане самого высокого качества текста) статьна-эссе об очень умном и совершенно беспринципном человеке, блестяще умевшем задеть настоящие струны души народа - во всяком случае, его основной части (впрочем, каков процент этой основной части - 70? 80? 90? 95? - сказать сложно, особенно если вспомнить блоковские слова о том, как хрустнет скелет в могучих, нежных наших лапах - или пушкинскую "оду" на взятие Варшавы).
Приводимое Семеном Резником письмо честного человека, честно и от души ненавидящего весь свет и желавшего ему быть таким же рабом, как она сама, характерно. Такой ненависти ко всему инакому я, честно говоря, не встречал и среди писем "немецких трудящихся" товерищу Гитлеру - но в каждой отдельно взятой стране, видимо, своя коричневая специфика.
Эссе Семена Резника показывает всю толщину сращения красного и коричневого, и в этом плане много шире главной темы и "героя" повестования.
Позволю себе только одно замечание: мне кажется, что "герой" эссе был органичной частью на 100% пропитанного безграничным цинизмом политического истеблишмента современной России. Многое из этого было уже у Отца Народов, вытиравшего о конституцию "имени его" сапоги, но в нем все же было нечто человеческое, от древнейшей культуры, сыном которой этот "русский грузинского происхождения" он был; современные же властители России не имеют и этого аппендикса. Что ж - именно в таком виде они желанны массе избирателей, может быть мечтающих о мировой Буче.
Спасибо Семену Резнию за великолепное эссе.
Добавить комментарий